— Неумен. А это опасно даже при самой блистательной биографии. Рядовой исполнитель, не больше. И годен только на диверсии.

Когда создавался «Сатурн», Гуреев был включен в его штат по предложению Мюллера. Тот собирался использовать его для какой-нибудь особенно крупной и важной диверсии, а пока Гуреев преподавал обстановку в агентурной школе.

И вот его час настал. Он шел через фронт с двумя заданиями. Первое — менее важное — доставить агентурной точке «Зилле» деньги, документы, фотокамеру и тайно проверить работу агентов. Они действовали настольно успешно, что Мюллер все чаще подумывал, не руководит ли ими советская контрразведка. Если Гуреев это установит, он должен ликвидировать агентов. Второе, главное задание — крупная диверсия в районе Кремля.

О его отправке через фронт наша контрразведка узнала не только из радиограммы, полученной точкой «Зилле». Об этом сообщил и Рудин. С каким заданием идет Гуреев, Рудину узнать не удалось, но он сообщил о месте, где Гуреев будет переходить через фронт, а знать это было очень важно.

По приказанию Старкова срочно были собраны данные о Гурееве, и стало ясно, что этого опасного бандита нельзя оставлять без наблюдения с первой же минуты, когда он перейдет фронт. Родился план операции, названной «Встреча и проводы». Проще простого было сразу взять Гуреева. Сложность операции в том и состояла, что ему нужно было дать хотя бы добраться до точки «Зилле». Могло оказаться, что он несет какие-нибудь новые инструкции агентам, без знания которых вся игра с «Сатурном» может провалиться. Одновременно его ни на минуту нельзя упускать из виду и при этом не вызвать у него и тени подозрения, что за ним следят. Все это предусматривал план «Встречи и проводы». Теперь он уже был в действии…

Пошел второй час ночи. Гуреев встал и тихо сказал: «Тронемся с Богом». Он поднимался по отлогому выходу из оврага. Сопровождавший его до начала оврага немецкий офицер уверял, что здесь в русской линии фронта широкое окно, и сослался при этом на благополучный переход именно здесь трех советских солдат, которых они специально пропустили для проверки. Но Гуреев полагался главным образом на себя. Когда до выхода из оврага оставалось метров пятьдесят, он обвязал колени тряпками и пополз на четвереньках.

Выбравшись из оврага, Гуреев привстал, и его сразу увидел Кравченко.

Он тронул Тихомирова за руку и автоматом показал вправо.

Тихомиров отвел его автомат в сторону: дескать, спокойно, сам вижу.

На фоне предрассветного неба еле виднелась неподвижная фигура человека.

Гуреев не торопился. Так, не шевелясь, он простоял очень долго, целых десять минут. С немецкой стороны послышался звук тяжелых пулеметов. Они били примерно по середине переднего края тихомировского батальона. Гуреев знал: этот огонь должен отвлечь от него внимание русских.

Сняв со спины вещевой мешок — в случае чего он его отбросит, — Гуреев, пригнувшись, быстро побежал к черневшему вдали кустарнику, туда, где находились сотрудники госбезопасности. Забежав в кусты, он перевел дух и снова долго прислушивался. Но ни одного, тревожного звука не услышал. Из кустов он долго смотрел на пролегавшую неподалеку дорогу, которая — он знал — вела к железнодорожной станции. На дороге не было никаких признаков жизни. Он отвязал тряпки, мокрыми листьями ольшаника вытер перепачканные руки, внимательно осмотрел себя и спокойно, неторопливой походкой вышел на дорогу.

Спустя несколько минут из скрытой в глубине кустов машины в Москву полетела радиограмма: «Первый пост закрывается». И тотчас из деревни Глушково, находившейся в трех километрах севернее, выехала пустая полуторка, за рулем которой сидел старший лейтенант госбезопасности Силин, имевший вид бывалого фронтового шофера. Вскоре полуторка с проселочной свернула на грейдерную дорогу, по которой шел к станции Гуреев.

Поравнявшись с Гуреевым, Силин притормозил и крикнул:

— Если к станции, садись! Нет ли случайно спичек?

Гуреев подошел к полуторке и молча протянул Силину коробку спичек.

— Угораздило выехать без огонька, — смеялся, закуривая, Силин. — А в нашем деле без курева лучше не жить. Садитесь, старший лейтенант. Если на станцию, почти до места доставлю. — Силин распахнул дверцу кабины. — Садитесь. Тороплюсь.

Гуреев сел рядом с Силиным, вещевой мешок положил себе в ноги.

— Нашему брату-шоферу нет жизни ни днем ни ночью, — жаловался Силин. — Только пригрелся у артиллеристов — подъем, и все полетело к чертям собачьим. Так вам на станцию?

— Много будешь знать — состаришься, — усмехнулся Гуреев, и когда Силин обиженно замолчал, добродушно добавил: — На станцию, на станцию.

— К самой станции не могу. Мне сворачивать не доезжая.

— Ладно, дареному коню в зубы не смотрят, — рассмеялся Гуреев.

Не доехав до станции полкилометра, Силин остановил машину, молча распахнул дверцу и протянул Гурееву спички.

— Прошу, товарищ старший лейтенант.

— Возьми себе, — сказал Гуреев и неторопливо вылез из машины. — Спасибо…

Силин захлопнул дверцу, рывком тронулся с места и тут же с грейдера свернул на проселок. Сделав круг километров пять, он подъехал к станции уже с другой стороны и остановился возле маленького домика. Не прошло и получаса, как сюда подъехала и другая машина — с Беспаловым и Весениным.

— Все как по писаному, — весело рассказал Силин. — У него рюкзачок, насколько я мог подметить, килограммов на пятнадцать-двадцать. Куртка у него из таких, что выдавали офицерам-саперам до войны. Знаете? Она ему почти до колен. Надо сказать, видик у него вполне естественный и держится уверенно. Единственный промах, который я заметил, — слишком чистый у него подворотничок на гимнастерке. Хотя, с другой стороны, он ведь в Москву едет, приоделся, так сказать.

Беспалов посмотрел на часы.

— Поезд уйдет через тридцать минут. Мне пора. После отхода поезда ждите двадцать минут: если я не приду, значит, все в порядке — я поехал с ним в Москву. Тотчас радируйте об этом в центр…

На вокзале, погруженном в полную темноту, царило то нервное оживление, которое было свойственно прифронтовым станциям. В основном здесь были люди военные, но попадались среди них и штатские. Непрерывно хлопала дверь, ведущая в комнату военного коменданта. Только там и горел свет. Когда дверь открывалась, свет на секунду освещал тесный зал ожидания. Здесь десятка два солдат спали рядком, прямо на полу. То и дело кто-нибудь спотыкался в темноте об их ноги, и тогда сонный голос кричал: «Полегче там!»

— Рядовой Юркин! Рядовой Юркин! — назойливо звал мальчишеский, но явно командирский голос.

Слышно было, как кто-то распекал дежурного по станции.

— Если ты дежурный, то обязан по движению все знать. Где наш вагон?

— Ищите на путях, — отвечал усталый голос. — Мне ваши вагоны не нужны.

На втором пути растянулся смешанный товаро-пассажирский состав, который должен был идти в Москву. Вдоль поезда редкой цепочкой стояли солдаты. Посадка еще не была разрешена, и те, кто собирался ехать, толпились на перроне, не выказывая, впрочем, никакого нетерпения: все понимали, что отход поезда зависит от многих причин, неподвластных железнодорожникам, и предъявлять им претензии просто глупо.

Беспалов разыскал на перроне Гуреева и теперь не выпускал его из виду. Далекий бледный луч прожектора безостановочно, как гигантский маятник, медленно качался в черном небе. Все посматривали на него не без опаски: не дальше как третьего дня на станцию был совершен ночной налет, и бомбы угодили в стоявший на перроне эшелон. Черные обломки вагонов лежали рядом с путями, напоминая об этом событии.

Но вот к поезду вышла группа военных из контрольно-пропускного пункта. Вместе с солдатами они стали у входа в четыре пассажирских вагона. Началась посадка.

Гуреев подошел к поезду не сразу. Некоторое время он издали наблюдал за посадкой, потом решительно направился к последнему вагону. Беспалов быстро прошел по перрону и потом, чуть опережая Гуреева, к последнему вагону. Он оказался впереди Гуреева и предъявил патрулю свои документы.